Крадущийся Путин, затаившийся Евросоюз

Фёдор Лукьянов — главный редактор журнала «Россия в глобальной политике», написал интересную статью о том, как пресловутый «украинский вопрос» повлиял на будущее России.

Москва с самого начала предпочла в отношениях со свежесозданной Украиной использовать технократический рецепт в его постсоветском понимании – ложечку профессиональной дипломатии (особенно на первом этапе, когда надо было решать множество практических проблем становления государств после распада общей страны) размешать в большом количестве меркантильных бизнес-интересов и добавить щепотку культурно-национальных пряностей для аромата. Отчасти подобная «деполитизация» темы стала следствием осознанного решения не бередить болезненные язвы национально-государственного и гуманитарного размежевания двух очень близких и тесно переплетенных народов. В том, что они очень болезненные, никто не сомневался. Отчего-то считалось, что со временем чувствительность снизится, тогда и можно будет заняться.

Злую шутку сыграла также близость языка и траекторий развития, привычка считать соседнюю республику, а потом страну фольклорной разновидностью того же самого, что у нас. Лучшим олицетворением такого подхода был многолетний посол Российской Федерации в Киеве Виктор Черномырдин. Один из ведущих архитекторов постсоветской России и создатель «Газпрома», он по определению не мог воспринимать Украину иначе, чем обособившееся по какому-то недоразумению подразделение единого народно-хозяйственного комплекса.

В результате оказалось, что в полусвете коррупционно-олигархических связей и паутине непрозрачных сделок представители Украины чувствуют себя более органично и естественно, чем даже их весьма искушенные российские визави. Им удавалось выкачивать из России и российско-украинских отношений огромные средства, временами «впаривая» россиянам активы, которым впоследствии невозможно было распоряжаться, а политическая ценность инвестиций (якобы покупка влияния и «мягкая сила») раз за разом оказывалась нулевой. В итоге пресловутая украинская элита матерела и набирала влияние в первую очередь благодаря России. Что совершенно не мешало тем же людям последовательно выстраивать национальный политический проект, полностью ориентированный на то, чего Россия пыталась не допустить, – вхождение Украины в евро-атлантические структуры.

Впрочем, оборотной стороной тактических выигрышей украинской элиты стал ее же стратегический проигрыш. Преуспеяние правящего класса не трансформировалось (да и не собиралось) в построение эффективного и успешно развивающегося государства. Недовольство общества и его отчуждение от меркантильной и коррумпированной верхушки вело к росту внутренней напряженности и эрозии главного достижения Украины по сравнению со многими постсоветскими странами – способности избегать фатальных потрясений, топить коллизии в вязкой среде бесконечных махинаций. До поры до времени это работало, но ресурс соглашательства оказался не безграничным.

Спор из-за соглашения с ЕС стремительно перерос в конфликт общеевропейского уровня, сотряс основы европейского порядка, сложившегося после холодной войны, который, как считалось, является сердцевиной и глобального устройства. Дело было, конечно, не в «глубокой всеобъемлющей зоне свободной торговли» как таковой. Просто во многом техническая тема экономической интеграции вдруг стала точкой, в которой сошлось всё:

1. Ощущение Москвы, что с 80-х годов прошлого века ее интересы и пожелания сознательно игнорируют, хладнокровно распространяя все дальше на восток структуры, полноправное участие России в которых не предусматривалось.
2. Стремление объединенной Европы вдохнуть новую жизнь в свой зашатавшийся интеграционный проект, высечь искру энтузиазма и уверенности в будущем, аналогичную той, что возбудила на свершения Старый Свет в 1989-1991 годах.
3. Желание обобщенного Запада поставить прочный заслон растущим амбициям России. За почти четверть века она так и не вписалась в отведенные ей расплывчатые рамки – элемент «большой Европы», обязанный приспосабливаться к ее меняющимся правилам, но не допущенный к их выработке. И если до определенного момента (середина 2000-х гг.) Москва честно старалась все-таки угнездиться в отведенной нише, то со второй половины десятилетия начала все громче заявлять о том, что желает большего.
4. Тупик, в который зашла Украина в деле строительства современной дееспособной государственности, тупик настолько беспросветный, что среди «продвинутого» класса сформировался запрос на внешнее управление со стороны «цивилизованного мира».

Майдан, смена юрисдикции Крыма и междоусобица в Донбассе подвели финальную черту под историей Союза ССР, призрак которого надолго пережил его юридическое упразднение. Признание Россией результатов референдума в Крыму и принятие полуострова в состав Российской Федерации отменило негласное табу на изменение административных границ СССР, которого до того момента придерживались все участники постсоветской политики. Примечательно, что, патронируя, например, Приднестровье и даже признав в 2008 г. независимость Абхазии и Южной Осетии, Москва никогда не поддерживала идею их присоединения к России. То есть контуры прежних административных границ оставались в силе. Крым стал прецедентом. Конечно, надо учитывать специфику, историю именно этой территории и то, как она оказалась в составе Украинской ССР, но все равно качественный сдвиг налицо.

Сама Россия в результате распада большого государства потеряла территории и часть статуса, Украина же приобрела и то, и другое, причем исключительно мирным путем. Но не обрела третьего – однородности, ощущения всеобщей сопричастности.

Потрясение Майдана, потеря Крыма, война на востоке и острейший антагонизм с Россией вроде бы призваны такую однородность сформировать – создать политическую нацию, которая так и не возникла за 23 мирных года. Нация строится на резком отмежевании от России, противостоянии ей, и дальше ничего в этом смысле не изменится. Трагическая сторона культурно-цивилизационной близости – максимальная жестокость ее разрыва. Но второй опорой мыслилось ускоренное вхождение в интегрированное европейское пространство, а здесь возникли препоны. Не только из-за состояния Украины, но и из-за того, что сама объединенная Европа вступила в стадию интровертности, ее и без того крайне низкая готовность абсорбировать Украину скукожилась еще больше.

Советской Украины нет и больше никогда не будет. Ее нет даже на географических картах – Крым теперь относится к Российской Федерации. Ее нет и в экономическом смысле. Та потенциально очень перспективная экономика с мощным индустриальным компонентом и прочными связями с Россией, которую Украина унаследовала от СССР и теоретически могла бы развивать, не просто исчезает по причинам политико-экономического кризиса, но и целенаправленно ликвидируется за ненадобностью, в том числе директивными способами.

Дело в том, что будущая Украина должна (в смысле — надеется) стать полезной составной частью европейского пространства, то есть ей необходимо адаптироваться к восточноевропейской модели сервисной и отчасти сельскохозяйственной страны, промышленность только мешает. Что бы ни произошло политически, невозможно представить себе возвращения к системному экономическому взаимодействию с Россией, которая и сама стремится обособиться от ненадежного соседа. Газово-трубопроводная составляющая, которая неразрывно связывала две страны, сохранит свою значимость еще какое-то время, явно дольше объявленного 2019 г., но цель стратегического обхода Украины – приоритет у России.

Возможно, Украине удастся приблизиться к мечте многих современных украинских интеллектуалов, насколько не доверяющих собственному правящему классу, что готовых согласиться на внешнее управление. Правда, тогда что-то придется делать с националистами, а это не так легко. А главное – непонятен уровень готовности Европейского союза, например, всерьез брать на себя ответственность за Украину. Тем более неясно, что будет происходить в этой связи через три-пять-семь лет, Европа явно вступает в период серьезных перемен.

Бросить Киев ни Европа, ни США не смогут, тем более на фоне все более острых противоречий с Россией. Так что некоторый уровень поддержки Украине будет обеспечен долго. Но хватит ли этого не то что для развития, а просто для выживания?

Вечная российская одержимость «стратегической глубиной», необходимостью отгораживаться от внешних угроз «буферными зонами» – даже если удалось бы восполнить потери предыдущего периода – больше не отвечает на главные вызовы. «Стратегическая глубина» теперь включает в себя такие понятия, как «ёмкость рынка», «взаимосвязанность» (не синоним взаимозависимости, скорее – талант быть нужным многим), умение всеми способами приумножать человеческий капитал (в том числе и за счет уже упомянутого «Русского мира»), способность проекции собственного нарратива (что не равно культурному или языковому влиянию), готовность применять правильный вид силы в нужный момент.

Какие конфигурации могут сложиться в Европе и Евразии через пять, двенадцать, двадцать лет – гадать сейчас бесполезно. Снова, а это случается, как минимум, раз в столетие, все пришло в движение, происходит перекройка экономического и политического ландшафта. Подъем Азии и перспектива превращения Китая в глобальную экономическую державу номер один чреваты изменениями геоэкономической, а значит и геополитической карты планеты. Европа на этой карте перестает быть сердцевиной, хотя и остается важным «довеском» любого глобального процесса. Особенно важным для России – по культурным и экономическим причинам, которые сохранятся еще очень долго. А Украина оказывается уже не эпицентром основной борьбы, но фактором, опосредованно влияющим на возможности ее участников, прежде всего России. И России придется искать способ, чтобы этот фактор, как минимум, не работал против нее, а в идеале был бы на ее стороне.

Хроника Украины – это повторение одних и тех же сюжетов из века в век. Трагизм булгаковской «Белой гвардии» соседствует с залихватским абсурдом «Свадьбы в Малиновке», уютный колорит Диканьки – с героическим пафосом «Тараса Бульбы». Специфика этой страны оказалась после распада СССР не по зубам России, которая так и не нашла ключа к отношениям с Киевом. Но она стала неприятным сюрпризом и для западных держав. Те полагали, что в украинском случае имеют дело с большой и проблемной «Польшей номер два», однако столкнулись с чем-то совершенно особенным. Тем, что, может быть, имело шансы на некую общеевропейскую унификацию, если бы ЕС оставался в лучшем своем состоянии и мог посвятить много сил и энергии украинскому проекту. А поскольку это теперь уже маловероятно, финал снова открыт, что бы ни происходило сейчас, история продолжает свое движение по спирали.

Источник материала